КУМИРНЯ
Сочинения «фандоринского» цикла являются, пожалуй, наиболее успешным посланием г-на Акунина к читателю. О популярности идей, спрятанных под рясой черницы Пелагии, судить не берусь, однако вряд ли православной монахине к лицу такие кунштюки, каких не позволяли себе ни англиканский пастор, ни охочий до трудов Аристотеля францисканец. Если г-н Акунин хочет сказать, что «все мы люди, все человеки» и тот, кто облачён саном или связан обетом, в первую очередь «такой же, как мы, и даже больше, а потому – лучше», то это мысль вздорная, и ответить на неё можно коротко: «Нет, не такой». Быть может, г-ну Акунину не дают покоя реформаторские лавры графа Толстого? Но позвольте, ведь не ребёнок же он… Скорее его «обновленческий» пафос происходит из того же гнезда, что и кажущиеся на первый взгляд бессмысленными и ненужными перелицовки Чехова и Шекспира. Тут не просто «постмодернизм» – тут, батеньки мои, message. Вам наверняка случалось задумываться над таким парадоксом: почему все революции Нового времени, начиная с Реформации и заканчивая последней попыткой модернизации нашего с вами Отечества, являлись акциями ниспровержения? Ведь, казалось бы, само слово «революция» означает «возвращение к исходному положению». Возвращение от наносного к исконному, от накопленной внутри социальных институтов несправедливости к изначальному, естественному состоянию человеческой души. Так почему же всякий порыв «назад к невинности» оборачивался насилием, питался лютой ненавистью к народным традициям, заветам и привычкам? Не потому ли, что рациональный человек Нового времени оставил заботы о внутреннем самосовершенствовании и выдвинул взамен этого презумпцию о виновности мира перед человеком, о его несовершенном устройстве, которое в угоду человеку надо исправить? Вот г-н Акунин и стремится исправить всё, чего касается его усердное перо: историю, государство, церковь, религию, мораль, литературу... Да кто он, право, такой, чтобы за это браться?
Длинные тениУ маленьких муравьёв.Садится солнце…
В романе «Алмазная колесница» значительное внимание уделено именно этому вопросу. Известно, что литературный псевдоним автора сочинений о сыщике Фандорине в переводе с японского означает «злодей». Из романа мы узнаем, что перевод этот весьма приблизителен: «Акунин – это злодей, но это не мелкий человек, это человек сильный. У него свои правила, которые он устанавливает для себя сам. Они не совпадают с предписаниями закона, но за свои правила акунин не пожалеет жизни, и потому он вызывает не только ненависть, но и уважение». – «Такого слова нет по-русски, – подумав, признал Фандорин».
Путаный авантюрный сюжет романа сводится к поискам истинного акунина – того человека, который является источником личных невзгод Фандорина и первопричиной поражения фандоринского отечества в Русско-японской войне. Займёмся поисками и мы.
Сначала изложим авторскую версию – перескажем сюжет. В первой части романа действие происходит в 1905 году. Фандорин ловит японского шпиона, который устраивает виртуозные диверсии на железной дороге и обеспечивает оружием будущее вооружённое восстание в Москве, подготавливая тем самым революцию 1905–1907 гг. При этом Фандорин нигде не служит, оставаясь частным (и, как всегда, донельзя благородным) лицом, оказывающим гражданские услуги агонизирующему (и, как всегда, чрезвычайно несимпатичному) Российскому государству. Фандорину удаётся поймать шпиона, но лишь после того, как тот выполняет обе разрушительные задачи. Перед тем как покончить с собой в камере изуверским способом, шпион-ниндзя пишет загадочное письмо некоему отцу, который, как догадывается читатель, является его вдохновителем. Текст письма не приводится, прибережён на потом.
Во второй части мы сталкиваемся с юным Фандориным, получившим назначение в российское консульство в Японии в 1878 году. Япония стремительно модернизируется, а Россия и Великобритания отчаянно борются за влияние в регионе. Удачливость, проницательность и отвага юного вице-консула не помогают России одержать победу в этой борьбе, ведь его помыслы направлены не на абстрактные государственные интересы, а на спасение хороших людей, чьи жизни оказались увлечены водоворотом загадочных и трагических событий. Впрочем, и в этом Фандорин не преуспел. Все друзья фатального неудачника, пресловутое «везение» которого ограничивается лишь азартными играми да живучестью, погибли. В живых остались лишь секретарь посольства японец Сирота и японская возлюбленная Фандорина. Однако Сирота предал Фандорина, предпочтя долгу чести патриотизм, а возлюбленная оставила его, притворившись погибшей, и сделала это из тех же патриотических соображений...
Очень интересны являющиеся лейтмотивом второй части романа рассуждения героев о соотношении чести и преданности – жаль, что рамки газетной статьи не позволяют остановиться на них подробнее. Скажем коротко: для либеральных англичан и американцев во главе угла стоит личный долг, для патриархальных японцев – долг социальный и государственный, а промежуточный Фандорин колеблется. Впрочем, посвятив себя спасению чужих жизней, он оказывается на либеральной стороне – ведь равнодушные к земному существованию друзья-японцы сами норовят сделать сэппуку по малейшему удобному поводу, и Фандорину всё время приходится спасать их от них самих. «Да хватит вам кончать с собой!» – в сердцах кричит он инспектору Асагаве, уничтожившему жизненно важные улики, чтобы не бросить тень на представляющих Японское государство сановников и в итоге поплатившемуся за это жизнью. Главное в борьбе – выжить и достичь цели. Но что же это за цель? Единственная цель Фандорина – опять-таки выживание. Пусть он готов пожертвовать собой ради возлюбленной, всё равно его побуждает к этому влюблённость, то есть, в конечном счёте, личный эгоизм.
Между тем возлюбленная Фандорина, подарившая ему несколько ночей любви, оказывается дочерью главного акунина – предводителя клана ниндзя, убийцы всех фандоринских друзей. Более того, из эпилога мы узнаём, кто же тот загадочный отец, к которому обращался в предсмертном письме японский шпион из первой части романа…
Бедный Эраст Петрович! Он так и не нашёл главного акунина. Главным акунином оказался не английский советник Булкокс, не полицейский начальник Суга, не коррупционер Дон Цуруками и даже не предводитель ниндзя Тамба. Главным акунином оказался он сам! Ведь шпион-ниндзя, подтолкнувший Россию к пропасти, оказался его сыном, рождённым выжившей и продолжившей занятия ниндзюцу возлюбленной…
Итак, видим две популярные схемы. Первая известна по фильмам «Сердце Ангела» режиссёра Алана Паркера и «Девятые врата» Романа Поланского: главным злодеем оказывается сам расследователь злодейства, причём не подозревающий о собственном преступлении. Вторая схема называется «серийное мироздание»: если художник, рисующий пейзаж, изобразит в нём себя рисующим пейзаж, то на этом «втором» пейзаже должен будет появиться ещё один пейзаж с рисующим пейзаж художником – и так до бесконечности. Понятно, что, введя в роман слово «акунин», г-н Акунин не мог тем самым не указать на себя. Возникает вопрос: знает ли он о своей роли «главного злодея» или, подобно изображённому им главному злодею Фандорину, не догадывается о ней? И догадывается ли о своей истинной роли писатель Григорий Шалвович Чхартишвили, перепоручивший роль злодея придуманному им беллетристу г-ну Акунину?
Воздержимся от напрашивающихся рассуждений о «смерти автора» и связанными с нею попытками гг. литераторов уйти от ответственности за ими написанное. Ответить на вопрос «кто вы, мистер Акунин» – значит не указать пальцем, а дать определение.
Итак, романный акунин стал роковой причиной падения Российской империи. Да только роковой ли? Так ли он несведущ и невиновен, как это представлено в романе? Отправляясь на одну из рискованных авантюр, акунин–Фандорин пытается определить причину, толкающую его на это, и отдаёт себе отчёт в том, что ему безразличны интересы России и Справедливости, что он движим одной лишь любовной лихорадкой: «Я отравлен. Мой мозг и моё сердце поражены медленно действующим ядом. Это единственное объяснение». Спрашивается: каким же ядом отравлен столь нетерпимо относящийся к самой идее патриотического действия Акунин-автор? Может быть, его подталкивает к этому логика художественного образа, «правда искусства»? Посмотрим.
Вот уже несколько лет между представляющим в печати интересы г-на Акунина писателем Чхартишвили и критиком Немзером происходит забавный спор. Г-н Немзер утверждает, что г-н Акунин под прикрытием развлекательной беллетристики осмеливается осуществлять почётную воспитательную функцию литературы. Г-н Чхартишвили оправдывается. Дескать, какая литература?.. Кормимся, батенька, кормимся… Но на встречи с депутатами Государственной Думы под именем Бориса Акунина всё же приходит. И приходит явно как «российский писатель», а не как бизнесмен, занимающийся индивидуальным частным предпринимательством.
Насколько я могу представить себе мотивы возмущения г-на Немзера (ненамного), суть их сводится к тому, что Борис Акунин захватил высокое звание писателя земли русской, не обладая нужными для того талантами. А г-н Акунин на талантах и не настаивает. Их у него и впрямь не по горло. Взять хоть рассматриваемый нами роман.
В детективе, говорят, главное – сюжет. Он у г-на Акунина разваливается на глазах. К середине второй части чувствуешь себя примерно как те крестьяне, которым пастушок кричал «волки», а волков не было. Бесчисленные завязки, кульминации и обескураживающие развязки сменяются с такой частотой, что читать становится нестерпимо скучно и утомительно – так утомительно бывает вращать рукоятку затупившейся мясорубки: внутри что-то чавкает, а наружу ничего не выходит.
Ещё говорят, что г-н Акунин отличается от прочих гг. детективщиков «качеством письма» – дескать, оно у него гораздо более «литературное». Но эту иллюзию сам же г-н Акунин и развеял, когда выпустил два романа, в которых действие происходит не только в давние времена, но и в нашей с вами современности. Эффект «остранённости» пропал, и оказалось, что качество весьма так себе, а то, что многие принимали за «литературность», есть не что иное, как стилизация под старину, основанная лишь на приличествующем профессиональному филологу словарном запасе. (Насколько эта стилизация корректна – другой вопрос, но, помнится, я читал весьма потешное исследование, в котором г-ну Акунину вменялось неправильное употребление слов «туалет» и «нужник».)
А вообще, «качество письма» – омерзительный предрассудок, введённый в литературный обиход генерацией графоманов, якобы «наследующих» традициям модерна и русского формализма начала прошлого века. Этим неизвестно что означающим формальным критерием так удобно прикрывать отсутствие содержания! Ведь содержание – это личная убеждённость автора в истинности (а точнее, в праведности) творимой им картины мира, а это никак не вяжется с почитаемым вышеозначенными господами «плюрализмом». Достоевский писал «не качественно», но он – великий писатель. Какие-нибудь Сергей Кузнецов и Линор Горалик пишут, возможно, «качественно», но они вообще не писатели.
К г-ну Акунину с его «идеями» упрёки насчёт «качества письма» не относятся. Вопрос стоит иначе – насколько искренен и жизнеспособен тот художественный мир, к которому он пытается привить эти «идеи»? А это зависит не от гладкости письма, которую, в конце концов, можно натренировать. Это зависит, повторяю, от искренности и убеждённости писателя. Писатель должен апеллировать к реальности или, если угодно, «Картине Мира», в истинности которой он убеждён, истинность которой он видит и чувствует. Если же писатель апеллирует к собственной фантазии (пусть и самой благонамеренной) и пытается скормить нам воспитательные «идеи», которым посредством «ремесла» придана видимость «правдоподобия», то место такого писателя в лакейской. Там, где нашего фигуранта желал бы видеть г-н Немзер. Там, где он, по утверждению своего попечителя г-на Чхартишвили, и находится. Честное утверждение. Жаль только, что лукавое. Правду следует говорить без лукавства.
Мир, предстающий перед нами в «современных» романах г-на Акунина, фальшив до безобразия. Пошлые пелевинские каламбуры, неизбывные телевизионные «братки», надуманные коллизии и фанерные персонажи, лишённые какой-либо психологической убедительности, заставляют вспоминать с теплотой даже об «ироничных детективах» Евлампии Романовой – там хотя бы что-то убедительно «женское» на фоне расписного ярмарочного задника проскальзывает. Но, обратившись от саморазоблачительных «современных» поделок г-на Акунина к рассматриваемому сегодня роману, зададимся вопросом: разве он не настолько же фальшив и ходулен? И можно ли тут вообще говорить о писательском мастерстве, пусть даже «ремесленном»?
Речь персонажей невыразительна, все главные герои говорят тем самым языком, который доступен повествователю. Их образы схематичны, лишены психологизма, и поэтому лучше всего автору удаются карикатуры. «Философизм» и «диалогичность», считающиеся родовыми достоинствами русской литературы, заменены здесь вложенными в уста персонажей декларациями. А чтобы у читателя не возникало сомнений, какие из деклараций принимать к сведению, а какие отвергнуть, все оппоненты обречённого на «положительность» индивидуалиста Фандорина представлены людьми туповатыми али подловатыми. Вот и некому возразить на такое, к примеру, фандоринское высказывание: «Япония начала модернизироваться в 1868 году, тридцать семь лет назад. От воцарения Петра до Полтавы прошло меньше. Раньше не было такой державы – Россия, а тут вдруг взяла да выросла – и тоже, как на д-дрожжах».
Ожидая, что иной читатель и не усмотрит в приведённой цитате ничего странного, замечу: Русь «выросла, как на дрожжах» отнюдь не при Петре, а при его батюшке, когда площадь присоединённых к ней менее чем за полстолетия земель оказалась больше площади колоний, освоенных в эпоху «великих географических открытий» испанцами, португальцами и англичанами, вместе взятыми. А уже при Петре у русских был шанс с одной стороны закрепиться в Персии и достичь Индии, а с другой – потеснить голландцев, англичан и французов на Североамериканском континенте, но обе возможности были упущены из-за европейских притязаний «царя-реформатора». Ну да свой взгляд на допетровскую Русь г-н Акунин изложил ещё в романе «Алтын-Толобас»: мерзость, грязь и невежество. Кабы не мушкеты немецких наёмников, «не было бы такой державы – Россия».
Спрашивается, зачем г-ну Акунину нужна вся эта «агитация»? Почему его менеджер и продюсер г-н Чхартишвили так не любит русской патриархальности, хотя отдаёт должное патриархальности японской, отдавая себе отчёт в том, что именно на ней основывался успех японской модернизации? Прямо живая иллюстрация к стихотворению Пригова: «В Японии я б был Катулл, / А в Риме был бы Хоккусаем, / А вот в России я тот самый, / Что вот в Японии – Катулл, / А в Риме чистым Хоккусаем / был бы». Человек, не укоренённый в собственной культуре, называется в социологии маргиналом.
Кажущийся парадокс состоит в том, что все убеждённые модернизаторы по определению маргинальны. Маргинальный статус, означающий выпадение из векового порядка, всегда являлся знаком униженности и обделённости. Чтобы изгой приподнялся в собственном мнении и пережил своё изгойство как «освобождение», необходимо дискредитировать структуры, из которых он выпал. Нет родины – нет изгнания. Я нигде, и имя моё – никак.
Уж не являются ли вкладываемые г-ном Акуниным в образ Фандорина «послания» попытками оправдать собственный маргинальный комплекс, придать ему ценностный статус, характер всеобщности? Если это так, остаётся только пожалеть замечательного переводчика и редактора, пополнившего клуб литературно-терапевтических графоманов, возглавляемый г-ном Сорокиным. И посочувствовать читателям, взятым в свидетели этого, в общем-то, глубоко интимного и не предназначенного для чужих глаз занятия.
Лев ПИРОГОВ
«Псевдоним нужен был по нескольким причинам. Во-первых, я действительно стеснялся своего хобби. И правильно делал. Потому что после того как моё авторство раскрылось, первое же редакционное совещание, на которое я чуть опоздал, началось словами: «А вот и Боря пришёл!»
«Впрочем, я не писатель, я беллетрист. То есть выплескиваю на бумагу не свою душу, а всего лишь чернила и при этом существую не в режиме монолога, а всё время помню о читателе, веду с ним диалог. Мне с моим читателем интересно. Мой читатель – не ребёнок, которому нужно на ночь рассказывать одну и ту же сказку. Бесконечный однообразный сериал – это скучно и ему, и мне: уходит энергия, драйв. Я вообще начал писать отчасти оттого, что моя жена и её высокообразованные подружки любят детективы, а когда едут в метро – держать в руках глянцевые обложки с обнажёнными блондинками и окровавленными кинжалами стесняются и заворачивают в газетку. Хотел написать такие детективы, которые можно в газетку не заворачивать».
Из интервью «Независимой газете»
«Фандорин – мечта нынешнего либерала: человек светский, способный к действию, безусловно нравственный, при этом чудак, то есть имеющий представление о ценности приватности, privacy, человек. Судя по всему, похож на своего героя и автор: он не предлагает своего героя как образец для внелитературной действительности в той манере, как это всегда делала русская литература – нате!, а использует его для себя, для друзей дома с хорошим вкусом – «угощайтесь!»
«Жертвы Акунина – не тела, но чужие тексты. Он не выращивает деревья – не создаёт новые тексты, а создаёт композиции из старых. Он не садовник, он – Декоратор. Разрывая известные тексты на цитаты, потроша их блестящим скальпелем своего странного таланта, он обнаруживает в них некую Красоту. Писатель-Декоратор – андрогин: вспомним, как ловко Акунин имитирует несобственно прямую речь своих персонажей – и мужчин, и женщин».
Лев ДАНИЛКИН
«Критика тогда отмечала удивительную стильность письма автора, и это особенно вызывающе выглядело в контексте полублатного языка современного детектива. Б. Акунин воспроизводит саму «манеру» минувшего века, он «делает нам красиво»…»
Татьяна БЛАЖНОВА, «Московская правда»
zbyszekj1